Причуды и странности знаменитых личностей

Не секрет, что гениальности часто сопутствуют маленькие странности, а биография талантливых людей порой насыщена очень необычными фактами…

Хотя, что здесь странного? Для меня все это объяснимо - ведь творчество требует вдохновения, и каждый находит его по-своему. Нельзя не вспомнить Ломброзо. Согласны? А кто из нас нормальный -мы, ничего не создавшие для вечности, или они?  Думаю, что все же они...

Немецкий композитор Шуман страдать приступами помешательства начал в 24 года, а в 46 лет вовсе лишился рассудка. Его преследовали говорящие столы, он видел звуки, которые складывались в аккорды и музыкальные фразы.

Шведский естествоиспытатель Линней к 60 годам впал в паралитическое и бессмысленное состояние.

Английский писатель Гаррингтон воображал, что мысли вылетают у него изо рта в виде пчел и птиц, и хватался за веник, чтобы разогнать их.

Итальянскому философу Кардано мерещилось, что за ним шпионят все правительства, а мясо, которое ему подавали, специально пропитывали воском и серой.

Моцарт страдал манией преследования, считая к тому же, что итальянцы хотят его отравить.

Ибсен, перепив, начинал комкать и рвать все, что подвертывалось под руку, часто уничтожая только что написанное.

Ван Гог сутками рисовал, ведрами пил абсент, отрезал себе левое ухо и написал автопортрет в таком виде, а в возрасте 37 лет покончил жизнь самоубийством. После его смерти, кстати, врачами было обнародовано свыше 150 медицинских диагнозов, которые при жизни были поставлены великому живописцу.

Шиллер почему-то мог творить лишь тогда, когда на столе у него лежали гнилые яблоки.

Гайдн не работал без своего кольца с алмазом: он поминутно его рассматривал.

Вагнер во время сочинения очередного музыкального произведения раскладывал на стульях и другой мебели яркие куски шелка, имел обыкновение брать их в руки и теребить.

Для успешной работы над романом Золя привязывал себя к стулу.

Мюссе слагал свои стихи при свечах, в полном одиночестве, за столом, где стояло два прибора для его милой воображаемой женщины, которая должна была вот-вот прийти и разделить с ним ужин.

Шарлотта Бронте постоянно отрывалась от писания очередного романа и отправлялась чистить картофель.

Дюма-сын для пробуждения вдохновения любил раз пять основательно поесть.

Флобер во время работы стонал вместе с изображаемыми им героями. Плакал и смеялся, а то принимался большими шагами быстро ходить по кабинету и громко скандировать слова.

О Монтескье рассказывали, что на полу у стола, где он занимался, можно было заметить углубления от постоянного подёргивания их ног.

Эдгар По мог сидеть часами за письменным столом и молча смотреть на лежащий перед ним лист чистой бумаги.

Жорж Санд ежедневно писала до 11 часов, и если заканчивала роман в 10.30, то тут же начинала новый, над которым работала полчаса.

Французский баснописец Лафонтен, когда находило вдохновение, часами метался по улицам, не замечая прохожих, с удивлением наблюдавших, как он жестикулирует, топает ногами, во весь голос выкрикивая рождающиеся строки.

Бернард Шоу, уже в преклонном возрасте, надевал резиновые ботинки, застегивал на все пуговицы подбитый байкой плащ и, обращаясь к домочадцам, говорил: Иду писать пьесу! И отправлялся на рынок, где было очень оживленно. Часто его видели в пригородных поездах с блокнотом в руках, быстро набрасывающим строку за строкой.

Дюма (отец) писал только на особых квадратных листах. Если такой бумаги не оказывалось или она кончалась, он прекращал работу.

Однажды Ампер, уходя из своей квартиры, написал мелом у себя на дверях: Ампер будет дома только вечером. Но вернулся домой еще днем. Прочитал надпись на своих дверях и ушел обратно, так как забыл, что он сам и есть Ампер.

Эйнштейн, встретив своего друга и, поглощенный мыслями, сказал: Приходите ко мне вечером. У меня будет и профессор Стимсон. Его друг, озадаченный, возразил: Но ведь я и есть Стимсон! Эйнштейн на это ответил: Это не имеет значения, все равно приходите!

Ампер до такой степени живо чувствовал красоты природы, что едва не умер от счастья, очутившись однажды на берегу Женевского озера.

Шатобриан не мог равнодушно слышать похвал кому бы то ни было, даже своему сапожнику.

Шопенгауэр приходил в ярость и отказывался платить в гостиницах по счетам, если его фамилия была написана через два «п».

Отец русской авиации Жуковский однажды, проговорив целый вечер с друзьями в собственной гостиной, вдруг поднялся, ища свою шляпу, и начал торопливо прощаться, бормоча: Однако я засиделся у вас, пора домой!

Шуберт любимые свои произведения, прежде чем обнародовать, обязательно должен был сыграть… на гребенке.

Шарлотта Бронте постоянно отрывалась от писания очередного романа и отправлялась чистить картофель.

Гейне писал о себе: Мое умственное возбуждение есть скорее результат болезни, чем гениальности. Чтобы хоть немного утешить страдания, я сочинял стихи.

В эти ужасные ночи, обезумев от боли, бедная голова моя мечется из стороны в сторону и заставляет звенеть с жестокой веселостью бубенчики изношенного дурацкого колпака.

А заключал он размышления о гениальности и сумасшествии словами: Творчество — это болезнь души, подобно тому, как жемчужина есть болезнь моллюска.