Перевод с президентского…

Президентских пресс-секретарей за нашу короткую историю поменялось достаточно. Но Сергея Ястржембского, начавшего карьеру совсем на другом поприще, запомнила вся страна. В самые трудные для Бориса Ельцина месяцы он стал не только голосом Кремля, но зачастую и переводчиком с президентского. «Выкрутасы судьбы», — говорит Ястржембский…

— Сергей Владимирович, судя по карьерному взлету, старт тоже, видимо, был бурным?

— В 1976 году я окончил МГИМО. С красным дипломом. Практику проходил в МИДе, в самом элитном департаменте — международных организаций. Очень хотел там остаться работать, но распределение получил в отдел международной информации. Мне это не понравилось. Шляхетский гонор, знаете ли, проявился: считал, что как отличник заслуживаю большего.

Идиотская ошибка! Никакого значения не имеет, куда именно ты попадаешь в МИДе. Главное — ты попадаешь в Систему. Но мне толком этого никто не объяснил. Словом, пришел я к тогдашнему руководителю отдела международной информации, поблагодарил и сказал, извините, мол, это не мое... Хотя потом полжизни служил по части информации. Гримасы судьбы!

Через какое-то время меня вызывают в отдел кадров института с диким криком, что я позорю МГИМО, отказываясь от распределения в МИД... Короче, в наказание выпустили без распределения и не дали поступить в аспирантуру. Такой вот бурный старт...

Пошел с улицы в Институт международного рабочего движения и там в аспирантуру поступил. К тому времени был большой спрос на Португалию. На языке я говорил. Диссертацию написал быстро. Меня взяли в Академию общественных наук при ЦК КПСС. Все вроде складывалось, но хотелось в «поле».

— Заграницу имеете в виду?

— Ее. И, женившись в 80-м году, скоро уехал в Прагу, в журнал «Проблемы мира и социализма».

— По институтским друзьям не скучали?

— С сокурсниками мне действительно повезло. Вот сейчас мы с вами записываем интервью в офисе самого моего старинного друга Алишера Усманова, известного предпринимателя. Мы с ним проучились незабываемые пять лет! Приехал он из Ташкента, в Москве, как всем иногородним, светила общага. Но ко второму курсу мы так сдружились, что я предложил ему переехать в нашу квартиру. Дружба семьями сохранилась до сих пор.

Другой сокурсник — Фаттах Шодиев, управляющий крупнейшей горнодобывающей компанией Казахстана. Мы тоже очень часто общаемся. Сергей Тарасенко, десятилетия уже работает в ООН. Есть и младшие товарищи. Например, Сергей Приходько, нынешний помощник президента, которого я в свое время пригласил на работу в Кремль. Есть еще замечательный Анатолий Торкунов, с которым мы познакомились, когда заседали в комитете комсомола МГИМО, — теперь он ректор института.

— В студенческие безумства впадали?

— Нет, не было никаких безумств. За это, знаете ли, выкидывали из института. Поэтому я за репутацией следил достаточно внимательно. Но была нормальная студенческая жизнь: клубы, дискотеки, молодой Андрей Макаревич с его «Машиной времени», были очень интересные поездки по стране как лектора-международника.

Школа лекторов научила свободно держаться перед аудиторией. Замечательное оказалось приобретение — это и заработок дополнительный к стипендии, плюс видишь всю страну: от Архангельска до Узбекистана. Будучи студентом, более 400 лекций прочитал. Были и абсолютно необычные ситуации, например, выступления перед зэками в колониях.

Помню, как мы с Алишером в Самарканде выступали. Нам дали 15 минут на двоих — паузу заполнить в кинотеатре, пока люди занимали места. Мол, ребята, мы вам заплатим по полной, как будто за две самостоятельные лекции. Нам для галочки надо. Сделайте все за 15 минут, по семь минут каждому, но чтобы люди слушали.

У Алишера тема лекции — политика на Ближнем Востоке, у меня — о европейской безопасности. В такой ситуации нужно было найти какие-то приемы, чтобы люди хотя бы посмотрели в нашу сторону. Позже, в 1992 году, когда я стал спикером МИДа, этот опыт невероятно помог. Заметьте: пришел в тот самый департамент информации, от которого отказался в 1976 году, да еще его и возглавил! Опять выкрутасы судьбы.

...Если бы я не оказался в Праге, думаю, у меня не было бы такой сильной эволюции взглядов на мир, на КПСС, на Советский Союз. Это была огромная отдушина! Контролировали нас очень формально. Мы общались с представителями где-то пятидесяти коммунистических и рабочих партий. Среди них были, конечно, люди и сталинской закваски, но преобладали личности еврокоммунистических взглядов. Как раз с ними у меня дружба-то и начала завязываться. Плюс чехи, которые прошли еще относительно недавно через опыт Пражской весны.

— По своей воле вернулись в Москву?

— Да. Я прожил в Праге семь с половиной лет, очень приличный кусок жизни. Там родились два моих старших сына — Владимир и Станислав. Первая жена Татьяна, кстати, была переводчиком с чешского языка, что поначалу с финансовой точки зрения сильно облегчало жизнь...

Амбиции, знаете, никто не отменял. А с той, пражской позиции наиболее перспективным выглядел путь в международный отдел ЦК КПСС. Это был очень сильный отдел, где в разные годы работала масса людей с либеральными взглядами. Назовем хотя бы Анатолия Сергеевича Черняева.

Но там я задержался всего на полтора года. Увидел, что все рассыпается. Решил уйти. Еще один поворот в судьбе – нашел журнал «Мегаполис», который создавали тогда внутри Мосгорисполкома Евгений Быстров, заместитель Лужкова, и какие-то выходцы из КГБ. Но это меня мало волновало. Меня чем прельстили: во-первых, зарплата резко отличалась от той, что получали в международном отделе, но главное, мне обещали, что помимо «Мегаполиса» я буду издавать еще собственный журнал, политический — VIP. И я этот журнал создал. Он существует до сих пор. Мне это очень приятно...

Тогда жизнь крутилась быстро и ярко, как в калейдоскопе. В 1992 году министр Андрей Козырев позвал меня в МИД возглавить департамент информации и печати. С точки зрения ремесла я знал, что такое выступать перед аудиторией. С точки зрения знания бэкграунда, подготовки тоже все было в порядке. Да и в МИДе практику проходил и многих знал. Поэтому вписался быстро.

— Но опять потянуло в «поле».

— Такой уж характер. Открывалось место посла в Бразилии. Я знал португальский язык. Пришел к Андрею (Козыреву. — «Итоги») и сказал, что хотел бы туда поехать. «Нет проблем», — говорит. Но судьба опять развернулась иначе.

Есть такой замечательный дипломат, посол по особым поручениям Александр Удальцов, которого я знал еще по Чехословакии. И он мне случайно встретился в коридоре МИДа. Узнав, что я собираюсь ехать в Бразилию, он вдруг говорит: «Ты с ума сошел!» Разговор, поясню, был в 1992 году. «Через полгода — развал Чехословакии, и в Европе появится новое государство — Словакия. Это совершенно другой вызов! Это интересно! Ты будешь на виду, там многомиллиардный товарооборот, газ, нефть отгружаем туда. В Бразилии до тебя за всю твою службу доедет от силы пара делегаций... И потом: это Европа! Поезжай и не раздумывай!»

Короче, поменял я Бразилию на Словакию. И никогда об этом не жалел, потому что Удальцов оказался абсолютным пророком. Первым мероприятием, которое я обслуживал уже через месяц после вручения верительных грамот, был официальный визит Бориса Николаевича Ельцина. За время моего нахождения там дважды был Черномырдин, приезжали Козырев, Примаков, в общем, весь состав правительства.

— Вы впервые вплотную соприкоснулись с Ельциным в Словакии?

— Нет, первый раз я как директор департамента МИДа сопровождал Бориса Николаевича во время его госвизита в США. У меня даже фотография есть: выступает Ельцин на аэродроме. И я там стою такой смешной, молодой... Но тогда у нас не было никакого контакта, я был в свите сопровождающих, причем абсолютно второстепенных. А что касается визита в Словакию, то тут уже посол был все время рядом.

Шел 1993 год, это был еще первый президентский срок Ельцина. С ним приезжали Козырев, Грачев, Лобов. Как оказалось потом, Борис Николаевич меня запомнил.

После его переизбрания в 1996 году стали формировать новую администрацию. И Игорь Малашенко, с которым мы были знакомы по ЦК КПСС, подсказал Чубайсу взять меня на место президентского пресс-секретаря. Чубайс, получив мои объективки, пошел к Ельцину с предложением посмотреть на кандидата. Тот взглянул и говорит: «Да я его знаю. Он в Словакии послом работает».

— Значит, вы в Братиславе Бориса Николаевича тепло приняли.

— Словацкая сторона принимала, а я просто обеспечивал. Тепло беседе придавали прекрасная сливовица и боровичка, национальная настойка на ягодах можжевельника... Раз уж заговорили о напитках, то вспомню и малиновицу, которую мне открыл Виктор Степанович Черномырдин во время своего визита.

Он очень хорошо знал Словакию. Приезжал в Братиславу на переговоры по газу и военно-промышленному комплексу. И когда после переговоров предложили что-то налить, Виктор Степанович сразу сказал: малиновицу. Я говорю, мол, не знаю, не пробовал и потому за напиток не ручаюсь. А Черномырдин: «Ты сколько месяцев посол?» — «Полгода». — «И еще малиновицы не пробовал? Это безобразие!» И скомандовал: «Малиновицы сюда!» С его классическим чувством юмора это было сказано. Обслуживать как послу его визиты было одно удовольствие...

Примаков приезжал как министр иностранных дел. Но это было уже под конец моего пребывания.

Потом президентская кампания. Перевыборы, формирование новой администрации. Приглашение Анатолия Борисовича занять пост пресс-секретаря президента вывело меня на другую орбиту.

...Кстати, Чубайса я до этого никогда не видел. И совершенно не ожидал предложения занять место пресс-секретаря президента.

Я попросил сутки на размышление. Чубайс сказал: «Сутки даю, но учтите, мы на вас очень рассчитываем». Я пошел к Алишеру. Естественно, куда ж еще идти! Мы сели, расслабились, все обдумали и приняли решение: этот вызов надо принять.

Дали мне две недели, чтобы я попрощался со Словакией. В начале сентября уже был на работе. Бориса Николаевича в первый раз увидел через месяц.

— Ваша работа строилась через Чубайса или напрямую?

— В основном напрямую. Анатолий Борисович, естественно, как любой глава администрации, принимал активное участие в формировании имиджа Кремля. Но меня всегда выручал наш уговор с Ельциным. Борис Николаевич спросил: «Какие у вас условия?» Я ответил, что не могу президенту ставить условия. Он улыбнулся и говорит: «Хорошо, ну а пожелания есть?» Я говорю: «Есть. Два». — «Какие?» — «Первое: иметь возможность всегда знать ваше мнение. И никогда не озвучивать ваше мнение с чужих слов». Он подумал и сказал: «Да, правильное пожелание».

Это дало возможность отсечь большое количество людей, которые привыкли выдавать свое мнение за президентское и преподносить его в таком виде пресс-секретарю. Через несколько месяцев все эти ходоки исчезли. А как ведь было? Приходит чиновник: «Ты не можешь озвучить на брифинге такую-то позицию Бориса Николаевича? Дед мне вот так-то сказал». Я говорю, отлично, идите к нему и с его визой — письменной — ко мне. Через несколько месяцев ни одного такого гонца не осталось.

И второе пожелание. Я посмотрел мониторинги СМИ, которые под руководством Коржакова делала пресс-служба. Они были кошмарные! То есть картина, которую из этих мониторингов мог составить президент, являла полную благодать: все его очень любят, все в порядке в стране и вообще «все хорошо, прекрасная маркиза». Это я упрощаю. Я сказал президенту, что мы должны иметь адекватную информационную картину. Мы должны давать все — от газеты «Завтра» до газеты «Красная звезда», плюс телевидение, плюс иностранная пресса. В противном случае какой смысл в пресс-службе, если вы получаете отсортированную и приукрашенную информацию. Он сказал: «Нет вопросов». Потом все-таки один раз мне это припомнил.

Мы давали из прессы все, за исключением очевидной грязи — например, из газеты «Завтра» (хотя «Завтра» присутствовала почти в каждом выпуске). Как-то вызывает Ельцин меня в кабинет и говорит: «Как ни почитаешь ваши пресс-мониторинги, настроение портится». Отвечаю: «Борис Николаевич, дело в том, что это не я пишу, мы это из прессы материалы берем и до вас доносим в сокращенном виде». — «Ну да, понимаю, конечно, но надо же с ними работать!»

Ну что я мог сказать? На следующее утро даю свежую подборку, ничего не произошло за эти 24 часа. Видимо, просто объективно по содержанию мониторинг был немножко более позитивный. Он мне звонит: «Видите, можете, когда захотите...»

— Принято считать, что Борис Николаевич был сильно восприимчив к влиянию извне. Вам довелось в этом убедиться?

— Любой президент окружен свитой, командой, более близкими, менее близкими людьми, которые постоянно с ним общаются. Это, повторяю, касается каждого президента в каждой стране. Другое дело, позволять себе, скажем так, идти на поводу. Это уже потеря лица. И этого никогда не было у Бориса Николаевича. Все знали, что есть предел, до которого можно дойти, давая советы. Потом он просто кулаком мог хрястнуть: будет так, и все!.. А вообще, конечно, он прислушивался к экспертам, министрам, помощникам. Это нормально. И Татьяна играла заметную, очень активную роль, и Валентин Юмашев, особенно когда стал главой администрации.

— А Березовский?

— Березовский тоже играл большую роль, и не всегда позитивную. Для меня, например, как пресс-секретаря были проблемы, когда он проявлял чрезмерную активность на чеченском направлении. Он входил в Совет безопасности. И в Чечне предпринимал такие действия, которые, так скажем, нам не были известны. Пресса что-то узнавала. Начинался обвал звонков. Приходилось выяснять, что произошло, по чьей инициативе он это делал. То есть он не системный человек, он очень часто мешал командной работе.

— Вы считали себя вправе давать советы Борису Николаевичу или исправлять оговорки шефа?

— Борис Николаевич перенес серьезную операцию. Естественно, уставал. Были ситуации, например в Стокгольме в декабре 97-го года либо в Париже, когда его длительное выступление или пребывание на авансцене затягивалось и не было возможности сделать укол. Я не врач, возможно, ошибаюсь, но ощущение было такое, что он начинал себя чувствовать очень дискомфортно. Сложно держать боевую форму. И тут я больше всего был нужен для того, чтобы потом объяснять, «переводить с президентского» на общедоступный, исправлять какие-то огрехи.

Где-то я и лукавство использовал, где-то чисто дипломатические заготовки. Бывали ситуации, когда произнесенное ставило меня просто в тупик. Например, заявления о том, что Советский Союз воевал со Швецией в XX веке или что Швеция должна перейти от угля к газу, когда она уже давно перешла. Или что Германия и Япония — ядерные державы. Но я очень просто объяснился тогда в Стокгольме и был поражен, как пресса это восприняла. Абсолютно по-человечески им сказал: «Да, президент устал, допустил ошибки». Никаких проблем не было.

— «Президент работает с документами» — авторство ваше?

— Да, это моя заготовка. Были и другие. Скажем, «крепкое рукопожатие» Бориса Николаевича перед операцией, и что я «не работаю в сослагательном наклонении», когда мне начинали задавать вопросы типа «а если было бы так, то как бы было?». Вроде банальность, но она помогала держать паузу. А что касается «работы с документами», то ведь в каком бы состоянии ни находился президент, каждый день к нему поступают десятки важных бумаг разной степени срочности.

И, скажем, указ о награждении можно отложить до лучших времен, а вот законопроект не внести, когда он готов уже, или не подписать закон, если конституционные сроки поджимают, нельзя. Только президент может это сделать. Так что за этим эвфемизмом — «работает с документами» — не было вранья. Но при этом люди не видели президента энное количество дней, начинался, как всегда, шумок типа «занимается или не занимается он управлением государством». Конечно, занимается! У меня не было никаких сомнений по этому поводу. Ведь злоупотреблять фразой No comment тоже было нельзя, потому что скажешь так раз, два, три — в следующий раз за комментариями к тебе и вовсе не пойдут.

— Вы знали о предстоящей у Ельцина операции?

— Однажды заходит ко мне Татьяна Борисовна Дьяченко с необычной просьбой: «Напишите Борису Николаевичу письмо, чтобы он согласился на операцию. Нам нужны мнения людей, к которым он прислушивается». Я написал. Жалко, не сохранил копию.

Перед операцией проходил брифинг, и естественным был вопрос о самочувствии президента. Накануне я к Борису Николаевичу заходил. На прощание он так сгреб мою руку, хотел показать, что полон сил. А «крепкое рукопожатие» стало расхожей фразой.

Кстати, тему здоровья президента мы обыгрывали по-разному. Некоторые пиар-шутки становились заметными пиар-удачами. На саммит в Хельсинки Билл Клинтон приехал с травмой ноги, а Борис Николаевич едва отошел от послеоперационного лечения. Кто из двух друзей будет бодрее выглядеть на заключительной пресс-конференции? Помощники собирались вывозить Клинтона в инвалидном кресле.

И тут пришла мысль: хорошо, если его выкатит Ельцин. Бориса Николаевича уговаривать не пришлось, он дал знак американскому охраннику, тот уступил место. Журналисты встретили появление двух президентов хохотом и аплодисментами. Клинтон никак не поймет причину веселья. Наконец поворачивается и вместо охранника видит Ельцина. Смех трудно было остановить.

О Борисе Николаевиче говорят как о человеке очень азартном, заводном. Однажды в Волжском Утесе он ловил рыбу вместе с Черномырдиным. Виктору Степановичу в этих качествах тоже не откажешь — особенно если дело касалось рыбалки и охоты. Расположились они вроде бы рядом, на каких-то там прудах.

У Бориса Николаевича что ни заброс, то рыба. ЧВС начинает нервничать. У него вообще ничего! Заканчивается тем, что на уху у Ельцина целое ведерко, и он довольный до предела. А второй уже не знает, куда себя деть. Весь день у Виктора Степановича был испорчен. Почему? Фарт — не фарт, вроде бы один и тот же водоем...

А вторая историческая рыбалка — это соревнование с Рютаро Хасимото, премьером Японии. Рыбачили в Красноярске, после саммита. Сделали для этого сруб, чтобы можно было почаевничать и пошашлычить, егеря с охраной огородили камнями заводь и пустили туда рыбу. Можете себе представить, какое на Енисее течение! Естественно, пока мы доехали, все эти заводи смыло, и рыба ушла. И почему-то на удилище у Хасимото все-таки попалась одна полудохлая рыбешка.

Но как только он поднял удилище, вся японская делегация закричала: о-о-о, какой успех! Бориса Николаевича это завело. Он бросал спиннинг, все делал профессионально (Хасимото вообще не умел рыбачить, это было совершенно очевидно). Но все без толку. Потом Ельцин удилище бросил и сказал: «А-а, пойдемте чай пить. Не умеете организовать рыбалку». Настроение у него было испорчено.

Проходит полгода, ответный саммит уже в Японии. И выходят они на рыбалку уже в океан. Борис Николаевич вытаскивает отличную рыбу, не знаю какую, я не специалист, но действительно не в пример тому задохлику, которого японец в Красноярске поймал. Ельцин берет эту рыбу, идет к японскому премьеру и говорит: «Один — один». На этом рыбалка закончилась. То есть он отыгрался за Красноярск. И чтобы не испытывать судьбу, сказал: все, дипломатический итог.

— Вернемся к земным делам. Лето 1998 года. Когда вы почувствовали, что дефолт неизбежен: за месяц, за две недели?

— Сказать, что у меня было острое предчувствие, что это произойдет, не могу. Я все-таки не экономист. Слухи, конечно ходили, да. Более того, я должен был следить за тем, чтобы риски с предполагаемым дефолтом на Ельцина не ложились. Но все обернулось иначе.

Когда мы подлетали в августе на вертолете к Великому Новгороду, нас встречала толпа. Михаил Прусак — губернатор, журналисты. Я говорю: «Борис Николаевич, вам сейчас зададут вопрос: будет или не будет дефолт?» Он на меня посмотрел: «И что мне ответить?» «Вам, я думаю, лучше вообще не отвечать, а сказать так, что это компетенция правительства. Они над этим работают. Это их прямая обязанность избежать дефолта. И все. И это правда, это правильно по Конституции». «Да, — говорит. — Вы правы».

Мы вышли. Идем мимо журналистов. Он любил всякие мизансценки: помахал рукой, идет к кортежу машин. Вдруг крик из толпы — это вам не сегодняшняя ситуация, тогда вопросы задавали все и спрашивали, что хотели.

Слава Терехов, «Интерфакс»: «Борис Николаевич, один только вопрос». — «Да, слушаю». — «Дефолт будет?» Борис Николаевич поискал меня глазами, посмотрел, повернулся к Терехову и говорит: «Не будет!» И пошел дальше.

Вот так. Я считал, что сделал свою работу нормально. Мне себя упрекнуть не в чем. Выбор всегда за президентом. Он решил так — и попал в историю. Потом началась чехарда в правительстве и моя отставка.

Срочно искали претендента на замену кандидатуры Виктора Степановича. Его дважды уже завалила Дума. Искали лихорадочно. У меня было мнение, что нужно бросить какую-то кость оппозиции. Хотя бы на время пригасить страсти. И я в письме Борису Николаевичу предложил четверых кандидатов в премьеры на выбор: Лужкова, Примакова, Вяхирева и, по-моему, Маслюкова.

Эту точку зрения поддерживало энное количество людей в администрации — Кокошин, Комиссар... Но почему-то это было воспринято как лоббирование нами Лужкова. Хотя лично я этого не имел в виду: Лужков просто был назван среди четверых.

Олег Пересин

 

Сергей Владимирович Ястржембский

• Родился 4 декабря 1953 года в Москве. Окончил МГИМО (1976) и аспирантуру Института международного рабочего движения АН СССР. Кандидат исторических наук.
• С 1979 по 1981 год работал младшим научным сотрудником Академии общественных наук при ЦК КПСС.
• В 1981—1989 годах — сотрудник журнала «Проблемы мира и социализма» (Прага).
• В 1989—1990 годах — старший референт международного отдела ЦК КПСС.
• В 1990—1992 годах — заместитель главного редактора журнала «Мегаполис», главный редактор журнала VIP.
• В 1992—1996 годах — директор департамента информации и печати МИД России; посол России в Словакии.
• В 1996—1997 годах — пресс-секретарь президента РФ. В 1997—1998 годах — заместитель руководителя администрации президента РФ — пресс-секретарь президента РФ.
• В 1998—2000 годах — заместитель премьера правительства Москвы.
• С января 2000 года — помощник президента РФ. Одновременно с марта 2004 по май 2008 года — спецпредставитель президента по вопросам развития отношений с Евросоюзом.
• В 2008 году основал кинокомпанию «Ястреб Фильм» и дебютировал как режиссер-документалист.
• Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени, орденом Почетного легиона (Франция) и другими наградами.
• Имеет ранг Чрезвычайного и Полномочного Посла. Действительный государственный советник РФ 1-го класса.
• Владеет французским, английским, словацким, португальским, итальянским языками.
• Женат. Трое сыновей и дочь.

источник